За два месяца Лучано из крохотного младенца превратился в долговязого подростка. Мы уже почти привыкли друг к другу (не считая Пани).
Луча по-настоящему другой кот. Для нас другой. Он дается в руки, сам приходит посидеть на коленях, пьет воду из миски, живо интересуется человеческой едой, урчит на всю рязанскую и не боится посторонних. Он уже откликается на «Лучано», боится громкого «Шшшшш» и быстрее всех удирает при словах «по-попе-терапия». Оправдывая свое имя, по любому мало мальски важному поводу поет серенады. На бис перед холодильником по вечерам исполняет O Sole Mio. Все аплодируют.
Луча все никак не возьмет в толк, отчего большой серый кот Панайотис ему не рад. Пане вобщем-то было бы пофигу, если бы Луча его не трогал. Но Луча не теряет надежды нежно Паню обнять и предпринимает попытки примерно раз в час. Отдельной строкой идут попытки напрыгнуть на Паню сверху, пока он, озираясь, идет вдоль кровати. Ну а уж пройти мимо Паниного хвоста и не потрогать его — как так?!. Паня всего этого ни понять, ни простить не может, оттого ор и шипение в квартире стоят, практически, постоянно.
Каждый день в 11 вечера Луча начинает так сладко зевать, что спать сразу начинают хотеть все.
Засыпаем мы идиллически. Луча ложится рядом со мной и кладет мне голову или лапу на плечо, а когда я поворачиваюсь, беру его за лапу, так и спим. Просыпаюсь я обычно в пять утра от того, что он начинает вить у меня гнездо на голове или просто хочет пожевать мое ухо, ну и урчит при этом так, что окна дрожат. Отказов Луча не принимает, поэтому бывает либо изгнан, либо кукуем вместе до 7 утра в обнимку.
Пока не откликается, но скоро, скорее всего, начнет на: Котик мой золотой, Гепард мой плюшевый и Рысь моя сладкая.
Journal information